Она опять проснулась без носков, пришлось нащупать полоску света и идти до мобильника на тумбочке именно по ней. В квартире никого не было, в дисплеи никого не было, в голове ничего не было. Она, уставшая и немного помятая, дошла то точки. Точкой опоры служил холодильник. Полупустой, но, согласитесь, холодильник. Проветрив полки многократным открыванием и закрыванием, она дошла до следующей точки опоры. Душ, она никогда не позволяла себе просыпаться в душе. Просыпаться можно только перед зеркалом в ванной, в душе никогда. В душе, как она считала, можно исключительно предоваться вечерним планам или планам на вечер. Вечерние планы, это те планы, которые были запланированны еще вчера вечером, а планы на вечер, это те, которые придется запланировать днем и осуществить вечером.
Каждый, кто хоть мельком замечал ее в метро, мог с точностью орпределить, что она всегда занята кем-то, чем-то и зачем-то. Не будем скрывать, ей нравилось. Этот ореол успешной занятости старательно поддерживался бережно отстриженными кончиками пальцев и подкрученными лаком кончиками волос.
Нет, дайте еще секунду побыть с ней, пока она готовиться выйти из подьезда своего дома в большой свет этого странного города. Она волшебно одевается перед зеркалом. Ей удовалось превращать обряд одевания в наивысочайшего класса стриптиз. Как я любил смотреть на нее в эти секунды. Нет, вы не подумайте, я не подсматривал. Я к ней приходил с утра как в музей, нет, пожалуй, как на алтарь. Хотя, она не принемала даров, все цветы она сжигала, также как и письма. Когда я с утра дарил ей свет, она выливала на меня молоко. Я стоял в ее комнате как у алтаря, все переживал, что в холодильнике ничего нет.
Она всегда не стелила для меня, хотя мы жили вместе. Я всегда сидел у изголовья и гладил ей голову, перебирая черные как смоль волосы. Все, только для того, чтобы я увидел седину, а когда увижу, передам её луне.
На работе, учебе, на улице - где бы она не была, все проходили мимо нее, никто не хотел оборачиваться. Мне порой кажется, что она прошла стороной для этого мира, не коснувшись его.
Она изменила меня, привела в ничтожность мое существование. Несколько раз в ванной на границе с жизнью, которую она так стремилась взять. Я был молод, я был смел. Смел с ней, смел с собой. Обнимая ее на эскалаторах и на улицах, я думал, что это остановит меня, но она видела во мне не более чем очередную витрину, где отражалось её самолюбование.
Как она была прекрасна.
Как красиво она уводила всех в могилу.
Слово жизнь на ее губах приобретало странный смысл, она не жила, она умирала каждую секунду в оргазме от происходящего.
Этим сводила с ума всех вокруг, не оставляя шанса на побег.
И только ночью, когда мои руки был во власти её волос, я понимал какая она слабая, беззащитная и ничтожная.